Трудно сказать, состоялся ли бы столь быстрый, буквально в течение нескольких недель, переход к мирной жизни на освобожденных южном Сахалине и Курилах, если бы не совершенно определенное требование по этому поводу главы СССР – Сталина.
Подробности в материале sakhalin.aif.ru.
Ты мог бы полететь на Дальний Восток?
Именно Сталин настоял на том, чтобы Сахалин и Курилы полностью вернулись в состав России, и впоследствии он очень внимательно следил за тем, чтобы острова развивались.
И сразу же после капитуляции Японии он поручил кураторство над ними одному из самых деятельных своих заместителей – Анастасу Ивановичу Микояну, воспоминания которого мы и будем цитировать дальше.
«В первых числах сентября 1945 года мне позвонил Сталин и попросил зайти к нему… Мне казалось, что я предвидел, о каких делах пойдет речь, но то, что Сталин сказал, никак не входило в круг моих предположений: «Ты мог бы полететь на Дальний Восток?» И не дожидаясь ответа, продолжил: «Меня интересует, как наше командование налаживает жизнь в южной части Сахалина и на Курильских островах.
Как они обходятся там с японцами? Нет ли жалоб у местного населения? Посмотри порты, предприятия, железные дороги: что они сегодня могут дать нашему народному хозяйству? Какие там есть бухты, пригодные для морского дела, для флота? Съезди заодно и на Камчатку, узнай, как там идут дела. О своих впечатлениях сообщай каждый день подробно шифровками». И еще раз повторил: «Обязательно каждый день. Не пропуская». Походил по комнате: «Ну как, полетишь?» – пишет Микоян.
Ответ был очевиден
«Около десяти часов вечера заехал к Сталину и сказал ему, что вылетаю в час ночи. «Сегодня?» – «Сегодня. Хотя это будет уже завтра». Он ничего не ответил, но я почувствовал, что он доволен такой оперативностью.
Я знал, что Сталин всегда уделял Дальнему Востоку большое внимание, хотя сам никогда там не был. Впрочем, на Сахалине и на Камчатке не был никто из членов правительства. К сожалению, и я летел туда первый раз в жизни, хотя к тому времени почти два десятка лет, с тех пор как в 1926 году меня назначили наркомом внутренней и внешней торговли, я часто занимался проблемами, связанными с Дальним Востоком...»
В Тоехаре
«Тоехара оказалась довольно большим городом. Когда вышел из машины и прошелся по улицам, я не увидел никаких разрушений. Японцы мирно занимались своими делами. По улицам рядом с местным населением группами и по одиночке шли наши солдаты и офицеры. Японские полицейские поддерживали порядок. Судя по этой мирной картине, можно было понять, что наши войска повели себя так тактично, что, казалось бы, неизбежных в таких случаях трений и конфликтов нет.
Улицы Тоехары были застроены преимущественно одноэтажными домами, как показалось мне, не по климату легкими. Видимо, сюда был перенесен традиционный тип построек, пригодных для мягкого климата Японии. Один дом походил на другой, и стояли они впритык.
Мы вошли в грязный двор одного из домов. В доме же было чисто. Мебели не было, в углу лежали циновки, горкой одеяла, а посреди комнаты стояла небольшая чугунная печурка. В окнах вместо стекол пергаментная бумага. Зная, что тут бывают сильные морозы, как в средней полосе России, я спросил, как же переносят эти морозы японцы, люди, привыкшие к более мягкому климату? Мне ответили, что на ночь семья укладывается поближе к печке, все укрываются ватными одеялами, в печке же непрерывно поддерживается огонь.
Наши военачальники в южной части Сахалина совершенно разумно не вмешивались во внутренний распорядок жизни острова, решая необходимые вопросы при помощи японского губернатора г-на Оцу Тосио...
Встретил он нас предупредительно вежливо и спокойно. Я представился. Поблагодарил за то, что он принимает все меры, чтобы не было трений между нашими войсками и японским населением. Он ответил: «Благодарю вас. Ваши войска ведут себя по отношению к местному населению хорошо. Но мне хотелось бы получить ответ: до какого времени я буду тут сидеть и что мне делать?» Я успокоил его: «Мы пока не будем вносить изменения, которые, конечно, неизбежны в связи с введением советского образа жизни.
Пока же продолжайте работать и делать все, чтобы товары, продукты питания были выданы населению в тех же размерах, что и до прихода наших войск». Губернатор, вздохнув, сказал: «У нас иссякают запасы риса и сои».
После того как мы посчитали, сколько нужно продуктов питания для Сахалина, учитывая особые нормы для рабочих, для детей, для беременных женщин и больных, я попросил Сталина дать указание отправить на Южный Сахалин в течение октября-ноября 1945 г. 25 тыс. т необрушенного риса и 5 тыс. т сои. Я знал, что на Дальнем Востоке эти продукты есть и их не надо грузить из Москвы. Через день или через два я получил телеграмму, из которой явствовало, что все мои предложения приняты».
Штормовая работа
Микоян не был кабинетным работником. Вот как писал о нем в своих воспоминаниях начальник Гражданского управления Дмитрий Крюков: «Микоян не отпускал меня ни на час, особенно мне доставалось при поездках. Он худоват, легок на подъем, всюду почти бегал, делал замечания и предложения, мой переводчик капитан Жуйков едва успевал записывать. А я, затянутый в китель и брюки полковника, в сапогах, едва поспевал за Микояном, был мокр от пота. А осень была изумительно теплая и сухая…».
А вот про поездку на Уруп, Итуруп и Кунашир.
«Я пытался избежать этой поездки, спросил Анастаса Ивановича: может, я попозже съезжу на Курилы, сейчас дел невпроворот. Он немного сердито ответил: у тебя есть заместитель, поездка обязательна. Вскоре ему доложили: военное судно для поездки готово, ждет в Отомари...
Утром чуть свет выходим в море. Погода хорошая, хотя тянет с севера свежий ветерок… А в открытом море нас встретил шторм. Все убрались в каюты. Мой сосед Джепаридзе забрался на верхнюю копку. Лег и не вставал двое суток. Министры тоже чувствуют себя плохо. Я прошел в небольшую офицерскую столовую, там капитан рассказывал Микояну о коварстве моря. Затем распорядился подать чай с лимоном. Анастас Иванович достал бутылку коньяку...».
Сам же Микоян вспоминал об этом так:
«Я видел шторма в разных морях и океанах, но такого еще не доводилось. Первый раз я узнал, что такое шторм, когда нас перевозили из тюрьмы по Каспийскому морю в Баку. Попадал я в сильный шторм, когда ехал на корабле из Гавра в Нью-Йорк, побывал в шторме на Баренцевом море. Но тогда даже и не представлял себе, что такое девятибалльный шторм, в который мы попали на Тихом океане. Только разве ради шутки можно было назвать этот океан «Тихим»! Экипаж корабля был подобран из новобранцев. Это были молодые люди со средним образованием, но океан знали еще плохо. И получилось так, что шторм вывел почти всех их из строя. Люди лежали ничком. По-моему, почти весь экипаж был поражен морской болезнью...»
Но работа не останавливалась ни на миг
«Понимая особый интерес Сталина к Курильским островам, я постарался как можно подробнее осветить свою поездку. Я сообщил подробно о всем увиденном: о бухтах, о промысле лососевых. На острове Итурупе вылавливают главным образом горбушу и кету.
Небольшие уловы лососевых японцы объясняют тем, что в прошлом рыбопромышленники хищнически отлавливали их в местах продвижения на нерест. Для восполнения запасов лососевых в последние годы японцы ввели строгий запрет рыболовства в реках острова и образовали 10 рыбоводных пунктов для разведения лососевых».
А в целом: «Стараясь исполнить просьбу Сталина сообщать обо всем увиденном подробно, я тогда несколько увлекался, а потом думал: наверно, завтра получу от него телеграмму: зачем пишешь о таких мелочах? Но замечаний не поступило. Спустя почти тридцать лет, читая эту переписку, я с благодарностью думаю о том, что Сталин смотрел дальше, чем я.
Видимо, ничто не может заменить информацию, написанную очевидцем с места событий».
Так, за десять дней пребывания на Сахалине Микоян проделал большую организаторскую работу. «Хотя и поговаривали в высоких кругах о хитрости Микояна, но работник он был очень оперативный...» – вспоминал о тех днях Крюков.